Современная поэзия (XX век)

Понятие современная поэзия трактуется сегодня в широком массовом поле, я бы сказала, слишком избирательно. Такое впечатление, что со времен серебряного века и до наших дней в этой категории осталось только то, что живет лишь и буквально сейчас, сегодня,  — ну и, возможно, в последние несколько лет.

Если погрузиться в литературоведение

— там вы, конечно, найдете всё, обо всём и обо всех.

Но это пища, которой больше живут критики. А кто есть литературные критики? Как правило, — это несостоявшиеся литераторы. Со всеми вытекающими отсюда их ревнивыми реакциями на любую уникальность и подлинность.

Можно, думаю, во всех этих монографиях, трудах и томах, пылящихся в хранилищах и ценимых лишь узкими специалистами, найти и соответствующую терминологию, и определенную периодизацию: но кто читает сегодня эти работы?..

А всё, что было до этого, в период по окончании серебряного века и до рождения наших поэтов-современников, удивительным образом исчезло из человеческого обихода и вроде как уже и не существует: такой вывод я сделала, пройдясь по статьям на эту тему в сети.

Замечу, что это современное поэтическое летоисчисление я начинаю с недавно ушедшего 20-го века, потому что, во-первых, — без него не было бы, я думаю, даже тех скудных поэтических проростков, что существуют в литературном мире сегодня. И, во-вторых, — многие из сегодняшних поэтов относятся еще к 20-му веку по своему рождению.

Что же такое современная поэзия

и чем она отличается от несовременной?

Думаю, что основное отличие двух этих понятий больше кроется в их периодизации. Кроме того, современная поэзия, по-моему, еще и та, которую люди моего поколения успели, по крайней мере, хоть как-то застать. И помнят самих поэтов с их живыми стихами или хотя бы их отголоски… И там, я вас уверяю, есть о чем говорить и есть, что помнить.

Во все времена просвещенные литераторы, сравнивая творчество сегодняшних поэтов с творениями их предшественников, высказывались отнюдь не в нашу пользу.

Ни один из них, — говорил Бунин о современниках, —  не возвысился до изящества и тонкости отделки поэтов предыдущей эпохи. — И это его определение, по-моему, универсально.

Не буду рассуждать сейчас о причинах такого явления: это был бы уже совсем другой разговор, затрагивающий в целом и культуру, и образование. Вернусь лучше к тому, что

Понятие поэт и, в частности, русский поэт, —

а говорим мы сейчас именно нем

Понятие это неразрывно связано с особым строем человеческой души. При том, что к категории русских поэтов относятся все, кто писали и пишет на русском языке. Так как именно язык является проводником как наших генетических кодов, так и голоса нашего с вами человеческого Духа.

Меняются условия жизни людей, социальные реалии и их ценности, но душа человека не меняется. Как бы мы ни пытались ее подстроить, пристроить или внедрить в нее новые социумные коды. Именно поэтому, я думаю, в силу своей вечной неизменности, она и откликается как на то, что создавали настоящие творцы в прошлые века, также и на то, что они создают сегодня.

Вопрос лишь в том, что настоящих-то всегда — торжественное меньшинство. А большинство всегда занимается тем, что пытается тиражировать чужую уникальность. В результате мы имеем дело с весьма размытыми понятиями и неопределенными ориентирами…

Советская поэтическая эпоха

Если вернуться к эпохе, на которой мы с вами остановились в предыдущей моей статье, и продолжить ее хронологию, то получится, что после серебряного века — а он, закончился, по общепринятому мнению литературоведов, где-то в 20-е годы прошлого века, поэтическая жизнь продолжалась. Невзирая на всё в эти годы происходящее.

Удивительно, но настоящий поэт любую, даже самую мрачную и противоречивую эпоху способен ознаменовать подлинными поэтическими шедеврами.

Связано это с тем, что именно в тяжелые, мрачные времена стихи для людей, обладающих поэтическим даром, становятся не просто способом самовыражения. Они становятся для них, прежде всего, способом выживания. И лишь выплеснув и воплотив в слова этот сгусток терзающей человека энергии, ему возможно жить дальше.

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —

В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично — на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья — он,
А я — до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне всe — равны, мне всё — равно,
И, может быть, всего равнее —

Роднее бывшее — всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло:
Душа, родившаяся — где-то.

Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей — поперек!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…

          3 мая 1934, Марина Цветаева

Написано, кстати, в день моего рождения, 3 мая…

А вот и еще пример трагического проживания начала этой эпохи Поэтом:

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

          Декабрь 1930 г, Осип Мандельштам

С точки зрения тогдашних понятий

буржуазные отщепенцы, — такие как Марина Цветаева, Осип Мандельштам и многие другие — в эпохе этой, конечно же, не прижились. Сергей Есенин и Владимир Маяковский вроде как прижились — но тоже ненадолго…

Ну, а те, кто, как, например, Георгий Иванов, умерли хотя бы своею смертью, он — в пансионе для бедных, но во Франции (находясь там, в итоге, с 1946 по 1958 гг), — свидетельствуют:

Я научился понемногу
Шагать со всеми — рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.

Встают — встаю. Садятся — сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звёздный кров над головой.

                    Георгий Иванов

И все же — чтобы у вас было хоть какое-то схематичное представление о том, какой путь проходит так называемая современная поэзия с течением времени, напомню о том, что после окончания советских тридцатых годов стихи люди писали и в военные сороковые.

Война в русской поэзии

О войне и на войне, как это ни странно, — не писать было просто невозможно. Как уже отмечалось выше — это просто был один из способов выживания.

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло. –
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, –
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

          1941 г, Константин Симонов

Вклад в современную русскую поэзию поэтов-шестидесятников

Сказать, что каждое поэтическое десятилетие имеет свои особенности — всё равно что признать, что жизнь наших родителей отличалась от жизни наших дедушек и бабушек — и наоборот: все эти жизни отличаются от нашей сегодняшней.

Кто такие шестидесятники? Литераторы, писавшие в шестидесятые годы двадцатого века. Почему мы говорим о них словно бы отдельно? Просто потому, что эта эпоха отличалась некоторыми особенностями, которые и позволили появиться творчеству Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной и некоторых других представителей этого времени.

Воздух замаячившей вдруг социалистической свободы, пробивающий все социальные препоны, позволил человеческому духу хоть как-то выговориться, хотя зачастую для этого приходилось придумывать так называемый эзопов язык, в чем особенно преуспели советские прозаики тех лет. Не отставали от них и поэты, собирая залы в московском политехническом и толпы на площади Маяковского.

Их мастерство достигло в деле иносказания таких высот, что, порою, ни один работник Главлита (организации, ведающей цензурой) не мог распознать, что именно хотел сказать в своем произведении тот или иной литератор.

Андрей Вознесенский:

В час отлива возле чайной
я лежал в ночи печальной,
говорил друзьям об Озе и величье бытия,

но внезапно черный ворон
примешался к разговорам,
вспыхнув синими очами,
он сказал:
“А на фига?!”

Я вскричал: “Мне жаль вас, птица,
человеком вам родиться б,
счастье высшее трудиться,
полпланеты раскроя…”
Он сказал: “А на фига?!”

“Будешь ты, — великий ментор,
бог машин, экспериментов,
будешь бронзой монументов
знаменит во все края…”
Он сказал: “А на фига?!”

“Уничтожив олигархов,
ты настроишь агрегатов,
демократией заменишь
короля и холуя…”
Он сказал: “А на фига?!”

Я сказал: “А хочешь — будешь
спать в заброшенной избушке,
утром пальчики девичьи
будут класть на губы вишни,
глушь такая, что не слышна
ни хвала и ни хула…”

Он ответил: “Всё — мура,
раб стандарта, царь природы,
ты свободен без свободы,
ты летишь в автомашине,
но машина — без руля…

Оза, Роза ли, стервоза –
как скучны метаморфозы,
в ящик рано или поздно…
Жизнь была — а на фига?!”

Как сказать ему, подонку,
что живем не чтоб подохнуть, –
чтоб губами тронуть чудо
поцелуя и ручья!

Чудо жить — необъяснимо.
Кто не жил — что спорить с ними?!

Можно бы — да на фига?

          Андрей Вознесенский

Интересный финал, верно?) На случай, если вдруг осудят за предыдущие вольности — «я за красных!»

Белла Ахмадулина:

В той тоске, на какую способен
человек, озираясь с утра
в понедельник, зимою спросонок,
в том же месте судьбы, что вчера…

Он-то думал, что некий гроссмейстер,
населивший пустой небосвод,
его спящую душу заметит
и спасительно двинет вперед.

Но сторонняя мощь сновидений,
ход светил и раздор государств
не внесли никаких изменений
в череду его скудных мытарств.

                   Белла Ахмадулина

Для кого-то Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина — уже классики. Для меня они всегда будут современниками: я просто прекрасно помню и этих людей, и их навсегда живые для меня стихи.

Некоторые течения, направления и тенденции в современной поэзии

«Содержанием для поэзии может быть все, что затрагивает человека в его индивидуальной и общественной жизни, лишь бы это не переходило границ приличия и не впадало в пошлость», — говорил, опять же, Иван Бунин.

Человек, живя в человеческом обществе, не может, конечно, игнорировать его интересы. С этим самым обществом он навсегда связан: и душой, как говорится, и телом. Поэтому ничего удивительного нет в том, что поэты, чувства которых отличаются гораздо большей интенсивностью, по сравнению с обычными людьми, не остались глухи и немы к чаяниям и проблемам этого самого общества…

И вот, в гражданском обществе развитого социализма появились: барды, поэты-песенники, питерские интеллектуалы, российские деревенщики, московские эзотерики или, как их еще называли, рерихнутые  (да простит меня известный просветитель), — и еще многие другие течения и направления: официальные и не очень.

Некоторые, кстати, из этих категорий творцов были представлены очень интересными людьми, с которыми я, опять же, была лично знакома и у некоторых из них многому училась.

Юрий Левитанский:

Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться, —
И не уйдешь, и некуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.

Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою —
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка — она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.

Но вот глаза — они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел —
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!

Всего и надо — что вглядеться, — Боже мой…

                    Юрий Левитанский

Но была еще в то время и повсеместно процветала —

Официальная советская поэзия

Ее представители жили очень хорошо и чувствовали себя так же. Работали они в дубовых личных кабинетах — как у станка: с 9-ти и до 18-ти; с двумя выходными и перерывом на обед. То есть, реально приходили на работу: писать стихи.

И с такими я была знакома. Некоторые из них еще и умудрялись преподавать в Московском литературном институте… Сегодня тему их преподавания можно было бы условно назвать “как правильно монетизировать свои способности”. О талантах я, естественно, в этом случае, не говорю.

Их банальными поэтическими многотомниками были завалены все сельские — и не только — библиотеки Советского Союза… Только стихов этих никто не читал. Да это, собственно, их авторам было и неважно: гонорары за тонны узаконенного графоманства платились исправно.

А если «гражданские мотивы» являются часто узко-тенденциозными и поддельно-преувеличенными, то опять-таки виноваты здесь сами авторы, а не избираемые ими темы,— продолжал свой монолог начала прошлого века Бунин.

Так что, как мы видим, писали люди стихи вчера, пишут сегодня, будут, по-видимому, писать и завтра. И всё это для нас есть наша современная поэзия. Ибо:

сила человеческого духа такова, что даже при самых худших обстоятельствах не всегда угасает искра идеальных стремлений…

И, в заключение, — Булат Окуджава в моем исполнении:

Песни для души